"Я не солист, но я чужд ансамблю".
Когда Лист спустилась в подвал, мыши испуганно разбежались по углам, но это было уже неважно, потому что они успели почти целиком обглодать ту, которую Лист даже мысленно боялась называть. Лист подошла поближе к останкам, поворошила их носком туфли. Замечательно.
Лист наклонилась и подобрала крохотный кусочек кожи. На память.Лист наклонилась и подобрала крохотный кусочек кожи. На память.
На следующий день она уехала из родной деревни насовсем, подозревая, что мыши скоро сгрызут весь дом, хотя куда логичнее было бы, если бы они умерли от отравления.
На самом первом уроке в школе ученикам подарили книжки в красном переплете. Проводя пальцами по неровной коже, всматриваясь в тиснение и золотые буковки, маленькие, изящные, Лист мечтала о том, как она научится читать, и сможет узнать, что написано на обложке и в самой книжке на белых листах, гладких, в отличие от переплета. Она не сомневалась, что все, что там написано, окажется прекрасным, светлым, совсем как те сказки, которые ей рассказывала на ночь мама.
Дома Лист спрятала книжку на полке, за другими книгами - новенькими учебниками и старыми, потрепанными, сборниками сказок. Она хотела обязательно прочитать все сразу, а не по частям, не по отдельным буквам, и обещала себе, что не будет подсматривать.
Лист часто замирала около полки. Она уже пробовала читать те книжки, которые вслух ей читала мама - у нее получалось, и на уроках чтения ее хвалила учительница. Но время красной книжки еще не пришло. Лист была терпеливой.
И момент, наконец, настал. Лист с трепетом сняла с полки книги, за которыми она спрятала от себя же заветный подарок, взяла, зажмурившись, книжку, потом открыла глаза и посмотрела на обложку. Книга называлась «Закон подлости», а ниже было слово, которого Лист не понимала - «Конституция».
Сказка оказалась не из тех, что рассказывала мама. Куда больше она походила на бабушкины истории. Но после них обязательно должны быть мамины сказки, а тут их не было.
Двоюродный дедушка Лист был чудак. Все семейство знало это твердо и несомненно, как то, что Конституция никогда не нарушается, и иногда Лист казалось, что все дети в их роду появляются на свет уже с этим знанием.
По профессии, правда, дедушка Фор был аптекарем, но об этом знало уже куда меньше людей, только в силу (точнее, в слабость) преклонного возраста он уже давно не работал. Тринадцатилетняя Лист его обожала, несмотря на то, что он был чудак, а может быть, и поэтому. Чудачество Фора заключалось в том, что он подбрасывал монетку.
Когда-то, будучи еще вихрастым и глазастым мальчиком, он услышал о возможности того, что монетка, подброшенная сто раз, все сто раз упадет пеликаном вверх. Он, несмотря на природную доверчивость, решил это проверить. Не получилось. Почему-то Фор убедил себя в том, что упавшая пеликаном монета дарует ему неземное счастье, и с тех пор каждый день пробовал увидеть сотню пеликанов или (что тоже неплохо) сотню оборотов.
Фор не женился, детей у него тоже не было. Была у него монетка (та, что и не ходила-то по стране) да двоюродная внучка Лист, которую он очень любил, но не за то, что она его обожала, а может быть, и поэтому. Фор не любил тех, кто над ним смеялся. Может быть, потому, что он смеялся над ними. Может быть, потому, что он смеялся над собой.
Выйдя на пенсию и став вихрастым и глазастым старичком - теперь уже полноправно - Фор подбрасывал монетку почти весь день, однако лучшее, что он видел - тридцать восемь пеликанов. Правда, было это еще в пору его ученичества.
Лист любила смотреть, как старик бросает монетку. Делал он это аккуратным, экономным движением, и монета падала всегда на одно и то же место. За подбрасыванием любил наблюдать и Пен, мальчик из соседнего дома (а может быть, он любил наблюдать за Лист).
Пен однажды попросил монетку у Фора и начал подбрасывать. «Десять, одиннадцать…» - лениво считала Лист, щурясь от солнца, и думала, что это, наверное, и есть счастье. Фор бродил по дому, занимаясь повседневными делами, когда услышал слово «сорок». На восьмидесятом пеликане у Лист защемило сердце, потому что дед стал бледный и тихий. На девяностом - сердце защемило даже у Пена, но отложить монету ему помешало самолюбие и нездоровый азарт. На девяносто девятом Фор как-то слишком низко наклонился к столу.
Монета подлетела в сотый раз. Того, как она упала оборотом, Фор не увидел. Не увидела этого и Лист, бросившаяся к деду, осевшему на пол.
Фор был очень хорошим аптекарем. Куда лучшим, чем его преемник.
«Фор был чудак», - говорили на поминках родители Лист, пока дочь их плакала и бросала в уголке ту самую монетку.
Дом Лист был самым новым и красивым в деревне. Отец отстроил его на завещанные Фором деньги в качестве приданого, хотя Лист и без приданого была чудо как хороша. Впрочем, Лист не очень-то возражала, потому что в чужой деревне жить было не у кого. Иногда она думала о том, что зря она поехала учиться вязанию кружев, хотя то, что выходило из ее в общем-то неумелых рук, было настолько красивым, что Лист ни о чем не жалела… Но все-таки иногда она боялась просыпаться ночью в пустом доме, где кроме нее и самых необходимых вещей была только Конституция.
Когда Лист первый раз отправили в соседнюю деревню одну - отвезти товар в лавку, разыгралась гроза. Девушка вымокла до нитки, и сердобольная владелица лавки приютила ее на ночь. Наутро Лист вернулась в деревню.
Подобрав на пепелище единственное, что уцелело при пожаре - Конституцию, Лист попрощалась с мастерицей, у которой училась, и отправилась пешком домой.
Лист направлялась к Пределу и вспоминала. Вспоминала школу, вспоминала деда, вспоминала кружева и мышей. Иногда она не верила в то, что вспоминалось - слишком было неправдоподобным, надуманным: девяносто девять пеликанов, несгораемая книжка, которую съели потом грызуны, да та же дорога к Пределу.
За Пределом лежала страшная страна, куда более жуткая, чем бабушкины сказки. Оттуда приходили все болезни, все грехи, все несчастья, все войны. Лист боялась себе в этом признаться, но она свято была уверена, что Конституция пришла оттуда же. Сейчас Лист думала, что лучше жить там, чем здесь, тем более что названия не было ни у одной из стран, и неизвестно еще, какая из них более заслужила право именоваться запредельной.
Лист стояла на Пределе, держа в руках клочок красной кожи. За Пределом ничего не было, вообще ничего. Просто белое нечто, на которое и шагнуть-то было нельзя, чтобы нога не провалилась. Лист бросила кусочек кожи за Предел и развернулась обратно.
В конце концов, может, мыши еще не весь дом сгрызли.
Лист наклонилась и подобрала крохотный кусочек кожи. На память.Лист наклонилась и подобрала крохотный кусочек кожи. На память.
На следующий день она уехала из родной деревни насовсем, подозревая, что мыши скоро сгрызут весь дом, хотя куда логичнее было бы, если бы они умерли от отравления.
***
На самом первом уроке в школе ученикам подарили книжки в красном переплете. Проводя пальцами по неровной коже, всматриваясь в тиснение и золотые буковки, маленькие, изящные, Лист мечтала о том, как она научится читать, и сможет узнать, что написано на обложке и в самой книжке на белых листах, гладких, в отличие от переплета. Она не сомневалась, что все, что там написано, окажется прекрасным, светлым, совсем как те сказки, которые ей рассказывала на ночь мама.
Дома Лист спрятала книжку на полке, за другими книгами - новенькими учебниками и старыми, потрепанными, сборниками сказок. Она хотела обязательно прочитать все сразу, а не по частям, не по отдельным буквам, и обещала себе, что не будет подсматривать.
Лист часто замирала около полки. Она уже пробовала читать те книжки, которые вслух ей читала мама - у нее получалось, и на уроках чтения ее хвалила учительница. Но время красной книжки еще не пришло. Лист была терпеливой.
И момент, наконец, настал. Лист с трепетом сняла с полки книги, за которыми она спрятала от себя же заветный подарок, взяла, зажмурившись, книжку, потом открыла глаза и посмотрела на обложку. Книга называлась «Закон подлости», а ниже было слово, которого Лист не понимала - «Конституция».
Сказка оказалась не из тех, что рассказывала мама. Куда больше она походила на бабушкины истории. Но после них обязательно должны быть мамины сказки, а тут их не было.
***
Двоюродный дедушка Лист был чудак. Все семейство знало это твердо и несомненно, как то, что Конституция никогда не нарушается, и иногда Лист казалось, что все дети в их роду появляются на свет уже с этим знанием.
По профессии, правда, дедушка Фор был аптекарем, но об этом знало уже куда меньше людей, только в силу (точнее, в слабость) преклонного возраста он уже давно не работал. Тринадцатилетняя Лист его обожала, несмотря на то, что он был чудак, а может быть, и поэтому. Чудачество Фора заключалось в том, что он подбрасывал монетку.
Когда-то, будучи еще вихрастым и глазастым мальчиком, он услышал о возможности того, что монетка, подброшенная сто раз, все сто раз упадет пеликаном вверх. Он, несмотря на природную доверчивость, решил это проверить. Не получилось. Почему-то Фор убедил себя в том, что упавшая пеликаном монета дарует ему неземное счастье, и с тех пор каждый день пробовал увидеть сотню пеликанов или (что тоже неплохо) сотню оборотов.
Фор не женился, детей у него тоже не было. Была у него монетка (та, что и не ходила-то по стране) да двоюродная внучка Лист, которую он очень любил, но не за то, что она его обожала, а может быть, и поэтому. Фор не любил тех, кто над ним смеялся. Может быть, потому, что он смеялся над ними. Может быть, потому, что он смеялся над собой.
Выйдя на пенсию и став вихрастым и глазастым старичком - теперь уже полноправно - Фор подбрасывал монетку почти весь день, однако лучшее, что он видел - тридцать восемь пеликанов. Правда, было это еще в пору его ученичества.
Лист любила смотреть, как старик бросает монетку. Делал он это аккуратным, экономным движением, и монета падала всегда на одно и то же место. За подбрасыванием любил наблюдать и Пен, мальчик из соседнего дома (а может быть, он любил наблюдать за Лист).
Пен однажды попросил монетку у Фора и начал подбрасывать. «Десять, одиннадцать…» - лениво считала Лист, щурясь от солнца, и думала, что это, наверное, и есть счастье. Фор бродил по дому, занимаясь повседневными делами, когда услышал слово «сорок». На восьмидесятом пеликане у Лист защемило сердце, потому что дед стал бледный и тихий. На девяностом - сердце защемило даже у Пена, но отложить монету ему помешало самолюбие и нездоровый азарт. На девяносто девятом Фор как-то слишком низко наклонился к столу.
Монета подлетела в сотый раз. Того, как она упала оборотом, Фор не увидел. Не увидела этого и Лист, бросившаяся к деду, осевшему на пол.
Фор был очень хорошим аптекарем. Куда лучшим, чем его преемник.
«Фор был чудак», - говорили на поминках родители Лист, пока дочь их плакала и бросала в уголке ту самую монетку.
***
Дом Лист был самым новым и красивым в деревне. Отец отстроил его на завещанные Фором деньги в качестве приданого, хотя Лист и без приданого была чудо как хороша. Впрочем, Лист не очень-то возражала, потому что в чужой деревне жить было не у кого. Иногда она думала о том, что зря она поехала учиться вязанию кружев, хотя то, что выходило из ее в общем-то неумелых рук, было настолько красивым, что Лист ни о чем не жалела… Но все-таки иногда она боялась просыпаться ночью в пустом доме, где кроме нее и самых необходимых вещей была только Конституция.
Когда Лист первый раз отправили в соседнюю деревню одну - отвезти товар в лавку, разыгралась гроза. Девушка вымокла до нитки, и сердобольная владелица лавки приютила ее на ночь. Наутро Лист вернулась в деревню.
Подобрав на пепелище единственное, что уцелело при пожаре - Конституцию, Лист попрощалась с мастерицей, у которой училась, и отправилась пешком домой.
***
Лист направлялась к Пределу и вспоминала. Вспоминала школу, вспоминала деда, вспоминала кружева и мышей. Иногда она не верила в то, что вспоминалось - слишком было неправдоподобным, надуманным: девяносто девять пеликанов, несгораемая книжка, которую съели потом грызуны, да та же дорога к Пределу.
За Пределом лежала страшная страна, куда более жуткая, чем бабушкины сказки. Оттуда приходили все болезни, все грехи, все несчастья, все войны. Лист боялась себе в этом признаться, но она свято была уверена, что Конституция пришла оттуда же. Сейчас Лист думала, что лучше жить там, чем здесь, тем более что названия не было ни у одной из стран, и неизвестно еще, какая из них более заслужила право именоваться запредельной.
Лист стояла на Пределе, держа в руках клочок красной кожи. За Пределом ничего не было, вообще ничего. Просто белое нечто, на которое и шагнуть-то было нельзя, чтобы нога не провалилась. Лист бросила кусочек кожи за Предел и развернулась обратно.
В конце концов, может, мыши еще не весь дом сгрызли.
@настроение: мне не очень нравится, как это написано, но пусть уж будет
@темы: Без рифмы
-
-
24.05.2008 в 16:09-
-
24.05.2008 в 21:51-
-
28.05.2008 в 08:32-
-
29.05.2008 в 22:11