посвящается Грайне (да, снова)
Если вечером шел дождь, она обязательно была на автостраде. Стояла где-нибудь на обочине в белом плаще, промокшая. На столбе, дереве, ограждении, дорожном знаке - смотря что найдётся - траурный венок, к которому прикреплена маленькая деревянная табличка с выжженным именем и портретом, выполненным тонкими неровными штрихами.
Кто-нибудь обязательно тормозил, хотя она и не голосовала: фермер, сердобольная женщина предпенсионного возраста, студент, коммерсант, полицейский, менеджер среднего звена, едущий на выходные к старушке-маме. Выходил из машины, спрашивал, все ли в порядке, испуганно смотрел на ее белое мокрое лицо и венок, предлагал подвезти. Она всегда соглашалась.
В машине ее лицо высыхало, и становилось ясно, что оно было влажно не от дождя, а от слез. Она рассказывала, что здесь недавно разбился дорогой ей человек: дядя, тетя, брат, сестра, родители, однокурсник, друг детства. Ей всегда верили: участки трассы, на которых ее подбирали, были известны как аварийные. Потом она начинала говорить о том, сколько лет было погибшему, какой он был человек, где работал, чем увлекался, чего добился, что мог бы успеть. Когда она выходила из машины в ближайшем городке, водитель был готов плакать вместе с ней.
Она не стыдилась того, что плачет о людях, которых никогда не было, потому что они заслуживали того, чтобы существовать, больше, чем некоторые из тех, кого она знала. И когда шел дождь, она обязательно была на автостраде.